Сэм ван Шайк — один из ведущих современных тибетологов и буддологов. В рамках проекта интервью «Интегральный диалог» Евгений Пустошкин и Татьяна Парфёнова посетили в Лондоне Британскую библиотеку, где работает учёный, чтобы побеседовать с ним о его исследованиях тибетских традиций (в том числе такого феномена, как тибетский дзэн, или чань), выполненных на материале знаменитых дуньхуанских манускриптов.
Беседа записана на диктофон 2 июля 2019, публикуется впервые в ноябре 2021 г.1 Публикация интервью приурочена к изданию на русском языке двух книг Сэма ван Шайка: «История Тибета» (М., 2019) и «Тибетский дзэн» (СПб., 2021).
Приносим благодарность родителям Сэма — Барбаре (автору книг по тибетской медицине) и Полу ван Шайкам (эксперту в сфере интегрального подхода к международному развитию) — за помощь в организации интервью.
— Добрый день, Сэм!
— Здравствуйте!
— У нас довольно мало времени для этого интервью. Я хотел бы попросить вас вначале рассказать о своей работе с дуньхуанскими рукописями. Можете ли вы поведать, в чём именно состоит ваша исследовательская работа?
— Да, конечно. Я стал работать в Британской библиотеке 20 лет назад — на самом деле в 1999 году. В тот период я работал над рукописями, обнаруженными на Великом шёлковом пути — не с самими дуньхуанскими рукописями, но с манускриптами из тибетских фортов, располагавшихся на Шёлковом пути. Там, однако, были записи о буддийских паломниках VIII–IX вв. — очень интересные записи о буддистах в Тибете.
В дальнейшем я переключился на проект, в рамках которого я рассматривал ваджраянские рукописи из дуньхуанской пещеры. На всякий случай, если кому-то это не известно: дуньхуанская пещера — это часть буддийского пещерного храмового комплекса, украшенного фресковой живописью, находящегося в Дуньхуане в китайской провинции Ганьсу, вдоль Великого шёлкового пути.
Дуньхуанская пещера была запечатана примерно в 1000 г. н. э. Открыта она была примерно — вернее, мы знаем точное время — в 1900 году китайским [даосским] монахом [Ван Юаньлу]2, который занимался реновацией храмового комплекса. Впоследствии (на что повлияли беспорядки, наблюдавшиеся в регионе в то время, а также факт деятельности ряда путешественников-исследователей, представлявших колониальные силы, активные на этой территории) содержимое пещеры было вывезено представителями различных стран.
Содержимым пещеры оказался тайник рукописей, живописи и нескольких других религиозных объектов, преимущественно буддийских. Все предметы были созданы до 1080 г. н. э., несколько чуть позднее. Самые ранние предметы были созданы в VI веке. В общем, это была по-настоящему уникальная находка, которая пролила свет на ранний период буддийской истории.
Наибольшая часть материала была на китайском, после этого шёл тибетский, после этого санскрит и центральноазиатские языки, такие как хотанский, древнетюркский, согдийский и т. д. Мне более всего был интересен тибетский. Так что совместно с другим учёным, Джейкобом Далтоном, я начал проект каталогизирования тантрийских рукописей, которые ранее не были полноценно изучены.
Мы провели работу над этим материалом, который относился к школе ньингма тибетского буддизма (большая часть материала принадлежала этой школе). Весь материал относился к раннему периоду — тому, что называется ранним периодом распространения тибетского буддизма (в отличие от выделяемого более позднего). Традиция раннего периода была унаследована и продолжена школой ньингма в Тибете.
Итак, среди материалов мы имели такие вещи, как махайога, ати-йога, дзогчен, а также и другие виды традиций, такие как Ваджракилайя, являющиеся частью ньингмы. В общем, над этим я и работал в течение какого-то времени.
В действительности в рамках этой исследовательской работы мы наткнулись на традицию тибетского дзэн, поскольку среди материалов была обнаружена группа текстов, посвящённая махайоге, — почему-то этот термин был применён к данным текстам, тогда как они не описывали тантрическую практику, а в действительности указывали на нечто вроде дзэнской [чаньской] практики. В дальнейшем мы даже обнаружили несколько текстов, которые комбинировали тантрическую практику визуализационной медитации и дзэнскую практику концентрации. Так что это было уникальным случаем, когда эти две традиции вступили в контакт друг с другом.
— Вы ведь написали книгу по этой теме [«Тибетский дзэн»], верно?
— Совершенно верно! Довольно много лет спустя я решил снова обратить внимание на эту группу тибетско-дзэнских текстов и обнаружил нечто потрясающее. Есть эта знаменитая история — интересный исторический эпизод о диспуте, в котором китайский монах Мохэянь вступил в спор с индийским учёным Камалашилой в отношении вопроса, является ли просветление мгновенным событием или же его необходимо культивировать в течение длительного периода практики.
По крайней мере, таково повествование в ранних версиях данной истории. Не вполне понятно, кто в действительности вышел победителем в споре, кто оказался проигравшим, однако впоследствии [согласно победившему нарративу] становится (якобы) очевидно, что индийский монах «победил», и это стало, дескать, причиной, почему тибетско-буддийская традиция стала указывать Индию в качестве источника тибетского буддизма и почему именно индийские тексты были избраны для перевода.
Тем не менее, когда я читал дзэнские — тибетско-дзэнские — тексты из дуньхуанских рукописей, становилось очевидно, что это не вполне верное изложение этого эпизода, имевшее, вероятно, скорее пропагандистскую ценность, а не ценность исторической истины. В дуньхуанских рукописях присутствует текст о том же самом монахе Мохэяне, который также утверждает, что происходило нечто вроде диспута, но в действительности, согласно этому тексту, победителем стал именно китайский монах, и тибетский император заявил, что с учениями дзэн всё совершенно в порядке.
Таким образом, это было очень интересным случаем — очередной иллюстрацией того, как дуньхуанские рукописи проливают свет на исторические факты, передавая картину, отличающуюся от той, что мы получаем через сохранившуюся традицию преемственности.
Итак, для своей книги [«Тибетский дзэн»] я перевёл все ключевые тексты из дуньхуанских манускриптов, посвящённые этой традиции тибетского дзэн, и попытался представить их из расчёта не только лишь на аудиторию учёных, но и на неспециализированную, общую аудиторию, а также на людей, практикующих буддизм, и вообще любого человека, заинтересовавшегося данным материалом.
При этом я не излагаю материал в виде некоего учения или чего-то, что люди могут практиковать, так как я убеждён, что для этого учения должны иметь живую линию преемственности. Это же учение отмерло уже давным-давно.
Дзэн в Тибете продержался, вероятно, до XIII–XIV вв., но после этого, судя по всему, эта традиция пресеклась. Интересно, что, возможно, отчасти это произошло из-за того, что есть множество сходных аспектов в дзогчен и махамудре, которые обрели намного большую значимость в Тибете. Другая причина в том, что связь дзэнской традиции с Китаем воспринималась в Тибете как проблематичная. Также это связано с тем, что дзэн не соотносился — в достаточно хорошей степени — с тантрической практикой. Он проистекал из сутр. Думаю, что он был менее популярен, чем дзогчен и махамудра.
В книге, однако, я повествую об этой традиции в той форме, в какой она явлена в дуньхуанских рукописях, а не в более поздней тибетской версии [истории диспута].
Итак, этот монах по имени Мохэянь очень интересен. У него был гораздо более нюансированный взгляд на то, как мы обретаем просветление [чем считалось]. Он не говорил, мол, всё обретается по щелчку пальцев: для большинства людей, говорил он, это постепенная практика. Вероятно, его взгляды были схожи со взглядами китайского учёного Цзунми, утверждавшего нечто вроде: «Солнце восходит всё сразу, но лёд тает потихоньку». В общем, это нечто вроде совмещения мгновенного и постепенного подходов к просветлению.
Мохэянь также давал наставления по практикам медитации, что отличается от тибетской версии этой истории, в которой он, дескать, говорил, будто нужно просто ничего не делать. В общем, есть медитативные практики, в особенности можно выделить одну, которая называлась kanxin — «созерцание ума» или «наблюдение за умом». Вы просто как бы отступаете на шаг и позволяете уму возникать, проявляться; как Мохэянь говорит в наставлениях: просто не пытайтесь что-то с ним делать. Не делайте ничего с ним, просто позволяйте ему быть. Такие наставления можно обнаружить в манускриптах…
— Звучит очень похоже на дзогчен.
— Да, совершенно верно. Крайне интересно наблюдать, насколько сходны его сутевые наставления по медитации с медитацией в традиции дзогчен.
— Хорошо. Следующий важный вопрос… я был бы рад с вами посвятить много часов обсуждению этих подробностей, но у нас ограниченное время. Поэтому последний вопрос. Над каким проектом вы сейчас работаете? Что является темой вашей работы?
— Я вскоре заканчиваю книгу на тему того, что я называю «буддийской магией» [Buddhist Magic: Divination, Healing, and Enchantment through the Ages, Shambhala, 2020]. В каком-то смысле здесь я отворачиваюсь от наивысших измерений ати-йоги и обращаю наше внимание на… ещё один аспект буддизма, который играет крайне важную роль. Этот аспект касается мирских задач и больше затрагивает то, как буддийские монахи и миряне решают повседневные жизненные проблемы, такие как ливни и град, бандиты, взаимодействие с ду́хами, заболевания и т. д.
Это тоже является следствием моей работы с одним из дуньхуанских манускриптов. Это тот самый текст, о котором я писал в своём блоге «Ранний Тибет» (Early Tibet), вероятно, ещё в 2007 году. Я написал пост, озаглавленный «Тибетская книга заклинаний» [«A Tibetan Book of Spells», пост опубликован в 2009]. В этой заметке я обсуждал манускрипт, находящийся в нашей коллекции [коллекции Британской библиотеки]. Он содержит несколько сотен различных кратких ритуалов для всевозможных вещей: от исцеления болезней до гадания с помощью зеркала, до агрессивной магии и даже любовной магии (как заставлять людей влюбиться друг в друга), до обретения способности к левитации или становлению невидимым. В общем, всевозможные поразительные вещи.
Этот пост в моём блоге собрал довольно много комментариев в духе: «Разве это действительно буддизм?», «Подобает ли монахам заниматься подобными вещами?», «А что, монахам так можно?». Такого рода вопросы.
В конечном счёте, я решил написать книгу. Я вернулся к раннебуддийской традиции и посмотрел, откуда происходят эти практики. И обнаружил их в буддийских писаниях, в том, что известно как «Дхарани-сутра», и даже в ещё более раннем материале, который восходит к периоду ещё до возникновения махаяны. Некоторые материалы по теме заклинаний и защитной магии присутствуют даже в палийской традиции. Один из самых ранних буддийских свитков из Гандхары тоже включает описание заклинания.
Таким образом, мои изыскания в этой области показали, что такого рода магия была в значительной степени частью буддизма начиная с самых ранних этапов его существования. Также и сегодня всё это продолжает оставаться частью буддизма: так, мы видим, что в Тибете всё ещё выполняются ритуалы и практики по предотвращению града; в юго-восточной Азии и странах распространения тхеравады есть (например, в Бирме) люди, известные как вейкза. Это слово восходит к термину vidyādhara, на санскрите означающем «практикующий магию».
Этот феномен в сфере буддизма и буддологии по-настоящему в своей целостности не рассматривался. Поэтому я почувствовал, что данная тема может быть важна для тех из нас, кто практикует буддизм или интересуется им, чтобы мы получили в распоряжение цельную картину. Это то, что требует более пристального рассмотрения и обсуждения. И, по моим ощущениям, это то, что в каком-то смысле было вытеснено на периферию в процессе освоения буддизма на Западе, что выразилось в презентации буддизма как очень современной (модерновой), философской, этической традиции. Я посчитал, что об этом имеет смысл написать.
— Итак, теперь по-настоящему последний вопрос, не требующий длинного ответа. Мне известно, что вы приезжали в Санкт-Петербург. Можете ли вы в двух словах описать, чем занимались в Северной столице России?
— Я посетил этот город, чтобы пообщаться с фантастическими учёными, которые работают в санкт-петербургском Институте восточных рукописей РАН, которые работают над тибетской, тангутской и китайской коллекциями, добытыми на территориях, через которые проходил Великий шёлковый путь.
— Что ж, как вам город?
— Красивое, очень красивое место!
— Спасибо.
- Интервью транскрибировал, перевёл и отредактировал Евгений Пустошкин. Примечания в квадратных скобках в тексте — редакторские. ↩
- См. «Дуньхуанский фонд Института восточных рукописей РАН (Азиатского Музея)». ↩
